Настроения касаются только отдельных лиц. Это связано с тем, что они имеют право обладать своими правами свободно и произвольно. Эта категория совершенно неуместна в действиях государства по исполнению публично-правовых обязанностей в отношении служащих. Это связано с тем, что они не имеют «субъективного права» на уголовное преследование и могут быть «свободны в этом». Более того, как только такое «право» обнаруживается или находится, это влечет за собой необходимость немедленного вычета личной заинтересованности из последствий дела. Служащие и государственные органы всегда действуют в общественных интересах на основании своих строго определенных законом обязанностей и не могут поднимать вопросы «свободного характера».
В то же время в уголовном законодательстве нередко прямо указывается на право служащего или государственного органа в уголовном процессе перед судьей представить подсудимого к поручительству (ч. 3 ст. 247 УПК РФ), отказаться от обвинения или изменить категорию (ч. 7 и 8 ст. 246 УПК РФ) и т. д., что является правом прокурора. Однако использование здесь термина «право» не принижает публично-правовой характер деятельности должностных лиц (государственных органов) и не приводит к появлению их диспозиции (их данных). Эти «права» имеют совершенно иную природу и не являются такими же «правами», как индивидуальные, т.е. субъективные, права.
Дело в том, что через категорию «права» законодатель наделяет закон дискреционными полномочиями — возможностью использовать или не использовать соответствующее полномочие и определять ограничения на его использование, исходя из конкретных обстоятельств дела. Иными словами, законодатель признает, что невозможно точно предусмотреть каждый случай, когда прокурор должен использовать свои полномочия по изменению категории, поскольку эти обстоятельства носят сугубо личный характер и зависят от хода дела. Например, от последствий оценки доказательств. Поэтому право изменять обвинение предоставлено прокурору, если это изменение вытекает из обстоятельств дела, соответствует внутренним убеждениям прокурора и укладывается в рамки разрешения публично-правовых обязанностей уголовного судопроизводства. Законодатель предоставляет уголовному судопроизводству.
Однако осуществление усмотрения государственными органами или служащими не является ни «свободным», ни «необязательным». В отличие от физических лиц, служащие всегда обязаны обосновывать и легитимировать решения (ч. 4 ст. 7 УК РФ), причем не только от того, обладают ли они формальными полномочиями, но и от того, принимается ли решение в основном контексте, а также дискреционные полномочия, предусмотренные законом, достижение целей уголовного судопроизводства и правосудия интересов. Наличие в уголовно-процессуальном законодательстве метода правоприменительного усмотрения не только неизбежно в любой правовой системе, но и полностью соответствует принципам законности и гласности, независимо от того, правильно ли он понимается и используется в уголовном процессе.
Недопустимо привлечение в уголовный процесс принципа оговорок и системы усмотрения, а также непонимание разницы между характером частной деятельности с правом на свободные субъективные права и работником, осуществляющим предусмотренные законом полномочия в целях публичного права.
Данный текст является ознакомительным.
Александров А. С. Диспозиция в уголовном процессе. Н. Новгород: 1997, НЮИ МВД РФ.
Данный текст следует рассматривать как первую попытку реализации постмодернистского замысла в уголовно-процессуальной науке России.
Автор разрешает общие методологические размышления о правовом понятии «настроение» и примеры семантического анализа одноименного ряда понятий. Это позволяет осветить «вечные» и фундаментальные вопросы процесса. Как и с какой целью он должен перемещать уголовные дела? При этом внимание будет уделено как рациональным, так и эстетическим аспектам освещения указанных вопросов.
Книга адресована преподавателям и студентам юридических вузов.
Скачать или читать титульный лист, оглавление и производственные статьи в формате PDF
Таблица.
Понятие обеспечения в уголовном процессе (опыт семантического анализа понятия «уголовный процесс»).
Только слова посреди земных страданий,
‘Мы больше не верим, что истина останется истиной, если снять завесу. Мы прожили достаточно долго, чтобы поверить в это. Теперь для нас стало делом приличия не видеть голых, не существовать вообще, не хотеть их понимать и не «знать» всего. Нам нужно верить в иллюзии, в слова, в иллюзии, поклоняться иллюзиям, над поверхностью, складками, кожей!»
Ницше, «Веселая наука».
{import
Перед вами, дорогой читатель, текст, или, другими словами, структура точек. Именно на пунктуационный аспект своего произведения автор хочет обратить внимание читателя в первую очередь, но не обращает внимания на значения, которые он придает этим символам. Традиционно в отечественной юриспруденции правовым текстам придавалось прикладное значение. Иными словами, считалось, что правовые тексты представляют собой знания о конкретных правовых проблемах и отвечают на актуальные вопросы теории и практики. [1] В данном случае, вопреки традиции, не на все вопросы можно ответить. Я лишь хочу показать, как производится смысл в уголовно-процессуальной науке, и не собираюсь учить готовому смыслу или «истинному знанию». Как бы то ни было, производство смысла всегда было главной заботой ученых-юристов (включая, конечно, и процессуалистов). Но через некоторое время, глядя на результаты их усилий, мы задаемся вопросом: «А где же истина, которую мы упустили из виду в потоке информации?» нельзя не задаться этим вопросом. И разве наличие смысла не эквивалентно отсутствию смысла? Конечно, смысл появился и во время написания этого текста. Но это потому, что до сих пор не было другого способа проанализировать и зафиксировать этот процесс. Возможно, в науке, в отличие от искусства, еще невозможно окончательно реализовать идею создания «полого» текста без конкретного содержания или текста с «текучим смыслом». [2] В этом случае бессмысленные символы предоставляют читателю полную свободу интерпретации. До сих пор все происходило так, как происходило. Слова расставляются по местам и приобретают конкретный смысл. Слова автора.
Он рассматривается как система точек для создания смысла. В конце концов, это — язык, — из которого мы пытаемся создать смысл, является точкой лингвистической структуры. В этом отношении ассоциативное значение уже предопределено. Иными словами, термины уголовного судопроизводства уже имеют свое специфическое смысловое наполнение, независимо от воли пользователя. Чтобы выразить и понять, я вынужден пользоваться правилами игры, которые определены до меня в конкретной правовой идеологии и навязаны через язык. Не все это осознают, они считают себя свободными и «объективными» в своих «научных исследованиях», но на самом деле они просто конформисты. Научное творчество, не признающее автократической роли языка, по своей сути свободно. Понимание роли языка — это первый шаг к освобождению. Поэтому с самого начала я хотел бы предупредить читателей о силе языка («lang») и рисках дискурса/письма («parole/ecrit»). Это касается и меня. Следует помнить, что все знания актуальны. Потому что в другом месте и в другое время понятие «диспозиция» неизбежно трактовалось иначе и по-другому. Но смысл (единственный и субъективно истинный смысл) должен возникать в результате взаимодействия читателя и текста. Ваш смысл.
Тогда читатель принимает все нижеперечисленное за «игру слов» в выражении смысла Подыграй мне. [3] Даже больше, потому что объект представляет в этом отношении самые выгодные возможности. Ведь понятие и сущность настроения весьма и весьма дискуссионны в процессуальной науке.
[1] В то же время языковая сторона проблемы интеллектуализации правовых явлений всегда остается в тени. В современных работах термин «язык» используется в разных концепциях. Во-первых, в смысле ‘язык’ — язык как философское понятие, как система общих положений- во-вторых, в смысле ‘langue’ — язык как конкретная структура положений (русский уголовно-процессуальный язык) — в-третьих, в смысле ‘parole’ или ‘ecrit’ — частный язык, индивидуальная речь, письмо, конкретные тексты.
[2] В русской литературе подобные лингвистические эксперименты, начатые футуристами и продолженные «Заурникой», «Кинарами» и «Аполлонами», сегодня являются неотъемлемой частью различных постмодернистских движений, особенно концептуальных.
[Разумеется, в «догматическом» толковании закона, лежащем в основе советской юриспруденции, не остается места для игры. В целом методология советской юриспруденции чужда такому понятию. С другой стороны, «игра» — одно из центральных понятий герменевтики. Это было известно дореволюционным российским юристам, овладевшим искусством толкования закона (юридической герменевтикой) — «мы исходим из буквы [закона] к идее законодателя». (См.: Гольмстен А. Х. Юридические исследования и статьи. Спб., 1894, т. 1, с. 16 и далее.
Пожалуйста, войдите, чтобы прокомментировать
Submitted by Zinchenko on Wed, 14/11/2017 — 17:18.
Пожалуйста, войдите в систему, чтобы прокомментировать
Submitted by Anrc on Thu, 26/10/2017 — 11:41am